Бежать нельзя остаться

Летом этого года (в августе) исполнится 22 года с того памятного дня, когда в Борисоглебске Воронежской области началось строительство городка вынужденных переселенцев из республик Средней Азии…

Врачи, экономисты, сейсмологи, инженеры-гидростроители, летчики гражданской авиации, ученые из знаменитой таджикской астрофизической лаборатории, возводившие Рогунскую ГЭС,— кто от войны, кто от притеснений в Россию бежали все. На новом месте о своих специальностях пришлось забыть: женщины шли в уборщицы и прачки, мужчины — в водители и строители. Бежали сломя голову, бросая или продавая за бесценок шикарные, как теперь о них вспоминают беженцы, квартиры. Но тогда было не до них: спасали детей. «В Душанбе мы три месяца жили, словно в блокаде: нас со всех сторон окружили боевики, во дворе “катюша” стояла. Связи с внешним миром не было: никто не мог уехать, письма не доходили. Я даже вспоминать то время не хочу — плакать буду»,— у пенсионерки Ирины Воробьевой проступают слезы. «Мой муж участвовал в афганской войне, поэтому, когда начались военные действия в Таджикистане, мы сразу же решили уехать,— вспоминает ее соседка Ольга Васильева, бежавшая с семьей в 1992 году.— Мы боялись уезжать в никуда, но было страшно за детей: дети коренных таджиков бросались в них камнями и кричали: “Езжай на своя Россия!”. Наталия Зайцева в том же 1992-м спасала сына: «Когда в Таджикистане началась война, я сразу стала думать, как мне вывезти сына. У нас два клана между собой воевали, они наших детей использовали. А у меня сын только школу окончил — его в любой момент могли призвать в армию и отправить на войну».

«ХОКО» им поможет

Помогала устроить переезд в Борисоглебск переселенческая организация «ХОКО». «ХОКО» — это художественно-оформительское кооперативное объединение, которое оформляло и проектировало выставки для ВДНХ в Душанбе. Руководил им дизайнер Анатолий Балашов, а в штате числилось 50 человек. Первоначально «ХОКО» хотела вывезти членов семей объединения. Но где один член семьи, там еще с десяток знакомых и друзей. Поэтому со временем объединение художников переквалифицировалось в своего рода миграционную службу. За 20 лет «ХОКО» помогла более 10 тысячам переселенцев: им выправляли проездные документы (в посольствах и консульствах были огромные очереди), принимали на хранение личные вещи, чтобы их не растащили мародеры, давали крышу над головой — переждать бомбежку. Место для массового переезда соотечественников искали в 12 регионах. Остановились на маленьком городе Борисоглебске в Воронежской области, во-первых, потому что здесь приятный климат, а во-вторых, местные власти с воодушевлением согласились принять переселенцев. Придумали, казалось бы, отличную схему: власти выделяют под строительство землю, люди приезжают, строят сами себе дома — в одну половину вселяются сами, половину отдают городу. Таким образом, в Борисоглебске должен был появиться целый район. В Борисоглебске беженцы расселялись как попало: кто мог, снимал квартиру, остальным давали место в общежитиях или даже банях. Где раньше была коммунально-эксплуатационная часть, на ул. Терешковой, 20, открыли пункт приема и обустройства вынужденных переселенцев. У большинства в паспортах в графе «прописка» до сих пор значится именно этот адрес, хотя многие здесь никогда не жили.

Когда мест в общежитиях уже не осталось, «ХОКО» совместно с ФМС закупили временные домики и организовали на окраине города поселок на 186 семей. Назвали его центром временного размещения (ЦВР), разделили на семь кварталов, а домам присвоили номера. СОДы (садово-дачные домики.— «О») привозили из Нижнего Новгорода. «Мы их здесь сами собирали. Даже мои спиногрызы, 11, 9 и 4 лет, помогали носить стройматериалы», — вспоминает Сергей Карпунин, который приехал сюда с женой и тремя детьми одним из первых. Со временем беженцы, чтобы было проще отличить один квартал от другого, дали им свои названия: «синие домики» (в таких обычно живут рабочие на стройке), «лиски» (потому что привезли из Лисок), «газетные киоски» (из-за схожести) и «бочки» (СОДы). Когда селились, думали — это временно. Никто не предполагал, что обещанных коттеджей увидят не все, что в «бочках», «киосках» и «лисках» придется состариться.

Первое время жили, как говорится, надеждой в светлое будущее. «Когда я приехала в Россию, от радости ложилась на землю и целовала ее: “Россия — матушка! Господи, спасибо, я наконец в России”, — Елизавета Портнова не может сдержать слез. — А что мне Россия дала? Железный вагончик в поле. Мы там пять лет мучились, задница об задницу 11 человек терлись. Четыре дочки, их мужья, три внука. Только через пять лет расселили: дали двум дочкам по “бочке”».

Обязательное условие участия в программе — нужно работать в переселенческой организации. 25 процентов заработка, как утверждают местные жители, шли в счет строящегося жилья. Многих переселенцев «ХОКО» обеспечила работой, воссоздав, по сути, в отдельно взятом городе советское общество в миниатюре. Больше тысячи человек трудились на 24 различных предприятиях, от продовольственных до потребительских: в магазине, поликлинике, прачечной, ателье, автопарке, на производстве стройматериалов. Сейчас из всех предприятий «ХОКО» работает меньше половины, да и те дышат на ладан: в каждом трудятся от 8 до 30 человек, зарплату получают символическую. Вместо вожделенных коттеджей можно увидеть либо стены будущего дома, либо один фундамент, а где-то успели вырыть только котлован. Когда совсем перестали платить деньги, мужчины «ушли в лес»: поехали за заработки в Москву. Позже вслед за ними стали уезжать и женщины. «У меня двое сыновей устроились дальнобойщиками, — говорит Ольга Васильева. — Мотаются по всей стране. В Москве снимают квартиру, но спят в машине — все время в разъездах. Им бы пора уже обзаводиться семьями (старшему — 36, младшему — 31), да только куда жен приводить? В “бочку”, что ли?»

В тесноте и в обиде

«Бочки» стоят практически вплотную друг к другу — так и живут, бок о бок 20 лет. Обустраивали времянки как могли: на окна вешали занавески, красили двери, окна, клеили обои, пристроили сенцы. «Раньше у нас здесь все цвело и пахло: сажали огороды, цветы, деревья, устраивали палисадники»,— вспоминает былое благолепие Ольга Васильева. И с горечью добавляет: «А сейчас все бурьяном заросло». Сегодня поддерживают уже разваливавшиеся домики, как могут. Наталия Зайцева сделала себе подарок на 60-летие: собрала по соседям, поскребла у себя по сусекам старые обои и сделала ремонт в двух комнатах. Теперь у нее «гостиная» словно сшитое одеяло из разных лоскутков. «До половины шестого утра красила полы, поспала пару часиков, а там уже и гости подошли»,— улыбается она.

Так и живут: плачут и улыбаются, улыбаются и плачут. А что еще остается делать? Зимой стены в домиках промерзают, а летом жара, как в сауне. Когда бьют сильные морозы, температура внутри поднимается не выше 12–14 градусов. Спасают масляные обогреватели, но нужно экономить на электричестве — зимой за него платят по 4–5 тысяч в месяц. Из-за экономии воду включают на два с половиной часа в день. А этой зимой, когда ударили морозы, насос на водокачке замерз: за водой пришлось ходить на речку. Благо, время было предвыборное: обратились к одному из местных депутатов, он выделил машину. Ходили к ней, собрав все имеющиеся дома баклажки.

Сейчас в поселке осталась 31 семья: потеряв или не получив статус вынужденных переселенцев, они не могут рассчитывать на помощь государства. Есть еще те, кто продолжает жить в городе на съемной квартире или в общежитии. Остальные, кто мог, уехали, другие, не надеясь на господдержку, взяли кредиты в банках, купили квартиру или своими руками достроили незавершенку. Но это по плечу не всем. «Когда я уезжала, мне говорили: “Приедешь, возьмешь ссуду в банке, купишь квартиру”. Я пришла в банк, а мне говорят: “Дайте нам залог, поручителей”»,— кредит Елизавете Портновой с зарплатой в 1200 рублей так и не дали.

Между тем по закону каждый вынужденный переселенец должен получить жилищный сертификат. Однако их получали единицы — в год выдавали по три-четыре. Но давали только тем, у кого сохранился статус вынужденного переселенца. У каждой из семей своя история, почему не был получен или был утерян статус. «В 1999 году младшего сына забрали в армию. Шла вторая чеченская кампания. Мы переживали, что его отправят на войну — было не до статуса. Сын все-таки попал в Чечню. Служил в Алхан-Юрте. Когда кинулись продлять статус — было уже поздно. Так мы этот статус и потеряли. Слава богу, сын пришел домой живой»,— и радуется, и горюет Ольга Васильева. «Приехали, подали документы на статус, — вспоминают Лариса и Борис Астаховы.— Нам сказали, что нашей жизни в Таджикистане никто не угрожал, и отказали. Даже статуса обычного, не вынужденного, беженца не дали».

Нагляднее всего специфику работы государственной машины с переселенцами видно на примере семьи Олеси Кузиной. Одним ее членам, самой Олесе, брату и маме, в статусе отказали, потому что приехали слишком рано — в 1990-м, до начала военных действий в Таджикистане. Бабушке с дедушкой, приехавшим, «когда надо», в 1992-м, отказали, потому что обратились спустя год — слишком поздно, из миграционной службы ответили: «Ну что мы можем сделать? Несвоевременно обратились. Закон есть закон. За давностью лет ничего сделать нельзя. Суд такие дела уже в производство не принимает».

Тысяча и одна комиссия

За 20 c лишним лет в поселке побывало несметное количество комиссий и журналистов. «Мы уже забыли, сколько их было,— говорит Ольга Васильева.— Мы обращались в миграционные службы в Воронеж, в Москву, писали депутатам, губернатору, даже Путину. После каждого письма к нам приезжала комиссия. В 2006 году была ПАСЕ. Нам перед ее приездом выдали краску и в добровольно-принудительном порядке заставили покрасить наши “ангары”. Они приехали, поохали: “Да, ужасные условия” и пообещали, что каждая страна из ПАСЕ построит по три дома. Сказали: “Поставим финские домики и всех расселим — без проблем!” Они уехали, на этом все закончилось».

— Нашу проблему все никак не могут решить. Сначала обещают, сейчас все изменится, а потом наступают форс-мажорные обстоятельства. Сейчас Крымск затопило, а раньше — то пожар, то еще где-нибудь наводнение,— продолжает Ольга Васильева.— Мне обидно, что мы, русские, в своей же стране считаемся переселенцами. У меня сестра сейчас пытается выехать из Таджикистана. Но куда? В эти условия?

Одна надежда на журналистов. «Когда пару лет назад приехал очередной журналист, сразу шесть семей получили квартиры, а мы до этого несколько лет пытались им помочь»,— говорит замруководителя переселенческой организации «ХОКО» Борис Краснов. Он сейчас, по сути, является руководителем «ХОКО» (Балашов тяжело болеет) и во всем винит власть и кризис: «Раньше о нас заботились миграционные службы. Если бы из-за кризиса не прекратилось финансирование, все бы у нас было хорошо». Претензии к местным властям вполне предметные: например, до сих пор требуют, чтобы беженцы платили налоги на ту землю, где стоят времянки. Те резонно отказываются, мотивируя тем, что землю выделили федеральные власти в безвозмездное и бессрочное пользование. За переселенцев платит «ХОКО», причем и за ту землю, где стоят «бочки», и за ту, где недостроенные дома. Стоит задержать платеж, как налоговая служба начисляет штрафы и грозит банкротством. За последний год налог на землю вырос в три раза.

« Нашу проблему можно решить за два-три года. Все зависит от желания властей. Мы им показали путь решения проблемы. Сейчас у нас осталось примерно 11 недостроенных домов. Денег ни у переселенцев, ни у организации нет. Эти дома частично в нашей собственности, частично — в государственной. Нужно, чтобы власти отдали нам свою долю, чтобы мы могли привлечь инвесторов. Те бы достроили дома и в каждом из них выделили нам по три-четыре квартиры. Тогда бы мы расселили весь поселок. Но власть, похоже, хочет наоборот: чтобы мы им отдали»,— видит решение проблемы Краснов. «Ну хорошо, пускай государство ищет инвесторов, достраивает дома и выделяет вам в них квартиры»,— не понимаю я. «Но тогда эти дома перейдут в муниципальную собственность, и государство нам скажет: “А у нас своих очередников — тысячи”»,— не доверяет властям замруководителя «ХОКО».

— Мне уже 62 года, и я сейчас только одного хочу — чтобы нас хотя бы отсюда не выгнали. Если бы знала, что так все сложится, честно говоря, никуда бы не поехала — осталась там. Лично ко мне таджики очень хорошо относились. Когда я уезжала, они мне на работе говорили: «Ты куда едешь? Если ты помрешь, мы тебя похороним, а там кто тебя будет хоронить?»,— вытирает слезы Ирина Воробьева.

Ее искренне жаль. Но даже в самом Борисоглебеске не раз приходилось слышать, что во многом виноваты в своих бедах и сами переселенцы. Они, дескать, до сих пор живут в Советском Союзе и по привычке считают, что государство им что-то должно и обязано, зато те, кто плюнул на власть, давно уже съехал из «бочек», «киосков» и «лисок». Что ответить на это?..

Между тем объявлено, что в правительство внесен проект новой программы добровольного переселения соотечественников. Предыдущая, рассчитанная на пять лет, закончится.

Юлия Репринцева (Воронежская обл.)

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *