Виктор Сухоруков: “Хочу быть штучным товаром, что в этом плохого?”
В Москве идут съемки фильма “Звезды” с Виктором Сухоруковым в роли гастарбайтера — учителя русского языка из Узбекистана, русского по национальности. Его герой отправляется в ставшую чужой для него столицу России, чтобы заработать денег на лечение дочери, и здесь его принимают в многонациональное братство таких же, как он, иммигрантов.
Среди партнеров Сухорукова на площадке — Амаду Мамадаков (“9 рота”, “Солдаты”) и прославленные узбекские актеры Сейдулла Молдаханов (“Адмиралъ”, “Высоцкий. Спасибо, что живой”) и Маруф Отаджанов. Режиссером фильма стал дебютант, выпускник ВГИКа Александр Новиков-Янгинов. Готовой декорацией общежития мигрантов выступил расселенный подъезд старинного трехэтажного здания на Маросейке, который еще хранит дух старой Москвы.
На кухне бывшей коммуналки в перерыве между сценами Виктор Сухоруков рассказал РИА Новости о том, почему он предпочитает мэтрам режиссеров-дебютантов и зачем отказался от съемок в бондиане.
— Ваш герой по сценарию хоть и русский, но прекрасно владеет узбекским. Как вам далось знакомство с языком?
— Если бы я знал, что у меня будет узбекский текст, я бы пулей убежал отсюда, несмотря на то, что очень дорожу этим фильмом и этой ролью. Это крайне тяжело. Так тяжело, что у меня температура поднимается, когда я узнаю, что у меня на следующий день будет съемка, где требуется узбекский язык. Иду как на Голгофу. Это не мое. Одни языки доступны и податливы, а другие настолько природны, территориальны, так сочетаются с ландшафтом их миров, что туда лучше не лезть.
— У вашего персонажа, с одной стороны, экзотическая, а с другой — очень типичная судьба. Вы сами встречались с русскими, которые после распада СССР внезапно оказались “за рубежом”?
— Да, и не раз. И у всех в переносицах была глубокая печаль. Я не спрашивал, что это за печаль, но я подозреваю, что она имеет общие корни — потеря родины. Я дитя Советского Союза, из пятнадцати республик в некоторых я не был никогда, например в Грузии или Таджикистане, но я все равно считал их своей страной.
Мой герой объединяет интернациональную группу. Как шампур сквозь кусочки шашлыка, я прохожу сквозь эти народы. Здесь нет титульной нации, второстепенного человека и третьесортного характера. Здесь все блуждают, ищут, живут в надежде на новую организованную жизнь.
— Почему у фильма такое название — “Звезды”?
— Когда я прочитал сценарий, то в первую очередь вспомнил роман Шолом-Алейхема “Блуждающие звезды”. Звезды вроде бы гармонично и прекрасно существуют на небосклоне, но они оторваны друг от друга и не принадлежат друг другу. Они создают красоту небосвода и нашей жизни, но они холодны, одиноки. У каждой из них свой маршрут, но все они взаимосвязаны. Может быть, я рассуждаю витиевато и умозрительно, может быть, и название переменится — дело не в названии.
В драматических сюжетах многих людей, которые оторвались от одного берега, а к другому так и не причалили. У нас в фильме есть одна фраза, которую произносит бригадир строителей, кореец по национальности: “Жизнь такая штука, что непонятно, чем все закончится”. Судьба свалила пути этих людей в кучу, дала им название “гастарбайтеры”, “иммигранты”. Это блуждающие люди, бродяги, у них и позади нет крыльца, и впереди нет порога. Они не знают, вернутся ли. Еще немного — и они потеряют не только опору под ногами, но и собственное имя.
— Что делать русским в постсоветских странах — чужим и здесь, и там?
— Я понятия не имею, что они думают и как живут, но когда они приезжают сюда, я не сужу о них и не осуждаю, даже не обсуждаю. Их еще называют “русскоязычными”. Слово какое-то вульгарное, животное, попахивает слюной на языке, слизью. Многие из них живут счастливо, самодостаточно, благополучно в материальном плане. Но когда они приезжают сюда, мне хочется им помочь.
— Одну из ролей в фильме исполняет Маруф Отаджанов. В России его почти никто не знает, а в Узбекистане Маруф-ага — живая легенда. Расскажите о ваших впечатлениях от знакомства.
— Мы с ним пообщались, подружились. Он привез мне в подарок восточные сладости, а я подарил его внучке, когда он уезжал, конфеты — “Косолапого мишку” и “Аленку”.
— Вы с вашим огромным опытом можете почувствовать, что перед вами действительно великий, настоящий актер?
— Если я скажу, что да, могу, то, наверное, это будет самонадеянно. Но мне кажется, такая интуиция у меня есть.
— Работать с режиссером-дебютантом — риск для вас?
— Когда Александр Новиков попросил о встрече, он предложил мне роль Юры Гагарина. Это кличка моего героя, потому что он родился в 1961-м, в год первого полета человека в космос, и родители назвали его Юрой — в честь Гагарина. Я прочитал сценарий и слезами умылся. Мы объединились, пошли искать “родильный дом” этому сценарию и нашли его.
Открою секрет. Александр своей работой напомнил мне молодого Балабанова, с которым я начинал. Еще я вспомнил фильм Ларисы Садиловой “Сынок”, и у меня сложилось ощущение, как будто я продолжаю тему отца, хотя отцом я никогда не был. О гастарбайтерстве я тоже ничего не знаю, что такое поиск счастья на чужбине — надеюсь, никогда этого не испытаю. Все это собралось в биографии моего героя. Разве не интересно подсмотреть, подслушать и испытать без наркотиков, алкоголя и всякой дури что-то такое, что будет тебя будоражить?
— Говорят, вас в свое время звали в Голливуд, в бондиану, а вы отказались. Почему?
— Это давно было. Режиссер Ли Тамахори звал в двадцатый фильме о Джеймсе Бонде “Умри, но не сейчас” на роль русского изобретателя. В итоге его сыграл наш русский актер Михаил Горевой. Но там не было роли, было скучно, неинтересно. И я очень рад, что меня там не оказалось. Позовите меня сегодня — наверное, пошел бы. Или по крайней мере полюбопытствовал.
— У вас вообще очень нетривиальный выбор ролей: в громких, раскрученных проектах вы снимаетесь редко, почему?
— Большие мэтры меня не зовут, а те мэтры, к которым я просился, меня не взяли. Что касается “громких” проектов, к сожалению, я снялся в “Физруке” в прошлом году, сыграл отца Нагиева, но мне показалось это неинтересным. Наверное, больше никогда не пойду в многосерийную индустрию. Мне там скучно.
— Почему?
— Там конвейер, пластмассовая посуда. Там все одноразовое: нет личности, нет души, нет чистых человеческих отношений. Там все понарошку. Это неплохо, это нормально, но я хочу быть штучным товаром, хочу быть оригиналом. Что в этом плохого?