Игра в прятки с трагедией
Андрей Турков
Лидия ГРАФОВА в своей новой книге “Разнесенные ветром” объяснила, почему власти стали отвечать на свободу слова… свободой слуха
Беженцами, попросту говоря. Однако этого слова, как пишет Лидия Графова в своей книге «Разнесенные ветром» (М. 2016), в официальных документах не сыщешь, поскольку статус беженца предполагает серьезные обязательства государства перед гражданином, признанным таковым. С трагедией, по словам автора книги, идет игра в прятки.
Увы, совсем по-другому, чем прежде, звучат ныне слова давней, «целинных» времен песни: «Станем новоселами и ты, и я» — и «гордый внук славян», казалось бы прочно прижившийся в какой-либо из среднеазиатских республик или на Кавказе, и армянин из Баку, и азербайджанец из Карабаха — «брызги Советского Союза», по выражению человека той же судьбы, — Олимпиады Игнатенко из Казахстана, написавшей горький и гордый гимн «форума переселенческих организаций»:
Повстречаешь ли ты нас, Россия,
любя?
Кем ты станешь нам — матерью?
Мачехой? Другом?
«Сумгаит—Фергана—Баку—Ош—Тува», — строчкой, похожей на автоматную очередь, напоминает Л. Графова страшную хронику событий четвертьвековой давности, сделавшихся причиной хождений по мукам для миллионов людей нередко под напутственное улюлюканье: «Чемодан —вокзал—Россия». А занявшееся пламя вражды и раздоров не унималось, как будто по следу шло: «…В день оленевода опять были угрозы расправы, обещали «устроить Карабах». Мы с мужем и сыном сидели, погасив свет и задраив окна, как в войну», — вспоминает учительница, думавшая после бойни в Сумгаите найти покой в маленьком поселке Якутии.
«Круги миграционного ада» (слова одной беженки) не ограничивались перенесенным на былом ПМЖ, гибелью близких, потерей жилья и имущества, брошенных или проданных за бесценок, ни мучительной дорогой («Мосты были взорваны, железнодорожные пути заблокированы… ни умыться, ни чаю попить… одно ведро — параша на всех», — телеграфировали беженцы из Душанбе. А вот поток вчерашних бакинцев: «Многие из них, раненые и обожженные, выходили на заснеженный московский перрон в домашних халатах и тапочках… Армянское постпредство, там истерзанные люди лежат вповалку на полу».)
Столичные жители несут несчастным сумки с продуктами и вещами, а по телевидению звучит раздосадованный голос тогдашнего мэра: «Москвичи и так бедствуют, уже домашних собак кормить нечем, а тут беженцы…» Приветил называется! Позже он найдет словцо похлеще — «лица кавказской национальности».
Слава богу, подобному взгляду на пришельцев лишь как на обузу противостояли не просто глубоко сочувственный, а уважительный и благодарный: «Переселенцы — живая вода для Борисоглебска», — утверждал глава администрации этого старинного русского города, где при содействии новоселов из Таджикистана выросли целый микрорайон и десятки новых предприятий.
Впрочем, и тут не обошлось без недоброжелательства, поистине «мачехиного» отношения к «чужакам», попавшим в форменную налоговую удавку: переселенческое товарищество «Зов» из заработанных за год 45 миллионов отдало… 36!
Чем дальше читаешь эту книгу, тем чаще вспоминаешь слова о сборно-щелевом доме, которым начинает выглядеть уже вся наша иммиграционная политика с «главным шлагбаумом на пути… возвращающихся на свою историческую родину» — процедурой получения гражданства, растягивающейся на годы и «увенчанной» экзаменом по русскому языку, проводимому… полицией. Мало того, что законодательство по отношению к мигрантам, по едкому словцу Л. Графовой, весьма «взяткоемко», оно все более ожесточается. Как изысканно высказался один из чинов, возглавляющих ныне Федеральную миграционную службу, «романтический период, когда во главу угла ставились права человека… закончился». Фонд «Гражданское содействие», созданный активистами помощи беженцам, оказался в числе неправительственных общественных организаций, объявленных иностранными агентами, подвергся всяческим ущемлениям и остался бесприютным и без средств к существованию.
Неудивительно, что иные из его сотрудников, о которых с любовью и благодарностью рассказано в книге Л. Графовой, не выдержали постоянного пресса. Лидера общества «Миграция» Галину Николаевну Белгородскую тысячи беженцев из Таджикистана просто боготворили. Зато чиновная знать Калужской области невзлюбила созданный ею поселок, объявила ее воровкой, грозясь: «Пригнать бы сюда два бульдозера и стереть ваши курятники с лица земли…» Стереть не стерли, но саму Г.Н. выжили: отошла от дел и уехала к сыну.
Буквально сгорел на работе, по давнему выражению, Виталий Васильевич Катрецкий («Папа умер! Упал дома на пол и сразу умер!» — до сих пор как гвоздь в сердце этот страшный крик по телефону…»), Геннадий Фокин («Не выдержало сердце»), Георгий Рафаилов («Умер внезапно, вернувшись с очередного суда»), Юнус Камалутдинов («До последнего дня… принимал беженцев в своем офисе»), Ольга Голицина.
И действительно ли «просто устал», по его словам, «человек добрейшей души» Марат Рагинский, «неожиданно» отошедший от дел, или это «эмоциональное выгорание», о возможности которого предупреждала одна иностранная специалистка: «Больше трех лет такой работой заниматься нельзя». («Что бы она сказала теперь, узнав, что я, например, уже 20 лет занимаюсь этой «вредной» работой?» — замечает автор книги.)
Около 15 лет назад из уст президента прозвучало: «Не может русский человек, бывший советским гражданином, считаться иностранцем в России…» А трескучий думский оратор возгласил, что «Россия должна букетами цветов прямо на трапах самолетов встречать своих возвращающихся соотечественников и расстилать ковровые дорожки перед ними».
Но вот последнее письмо Виктора Витальевича Спижевского («Отважный разведчик, прошедший ад Сталинградской битвы, штурмовавший Днепр и тяжело раненный на Курской дуге… инвалид ВОВ первой группы»): «Не дайте умереть старому солдату без пенсии, без лекарств, без вида на жительство, то есть НИКЕМ в стране, которую я считал своей Родиной». Это написано после отказа проживать в Москве у сына. На следующий день, в канун Победы, Спижевский умер от инфаркта.
«…Мы с женой оказались в России, — писал недавний гражданин Таджикистана В.М. Фролов, — раздетые и без копейки денег. Живем в семье моего фронтового друга — 12 человек в одной комнатенке… Пенсию не можем выхлопотать больше двух месяцев. Из-за тесноты приходится спать на сеновале. В общем, живем хуже, чем на фронте, а я ведь дошел до Берлина…»
Такие вот ковровые дорожки!
Порадуемся, конечно, что теперь подобные истории получают огласку. Но, как сказано в книге, «власти стали отвечать на свободу слова… свободой слуха. Говорите, мол, что хотите, а мы тоже свободны: захотим — услышим, а не захотим — пропустим мимо ушей».
Эка невидаль, скажут. Будто еще Державин не возмущался: «Не внемлют! Видят, а не знают!»
Так и современный мемуарист запечатлел гневную реакцию некоего начальника на «неприятную» правду и беспокоящие вопросы к нему: «С этим, — и на меня подбородком (помощнику. — А.Т.) указывает, — больше не соединять».
И Лидия Графова совершенно права, когда видит в деятельности соратников-подвижников по «форуму» вклад в трудный процесс развития отечественной демократии: «Это ведь, по сути, плелись ячейки нарождающегося гражданского общества».
